– Намерен ли ты наконец бросить копья в дело? – спросил Бэил. – Ты отдашь приказания этой ночью?
Ранд кивнул, и Башир громко засмеялся:
– Вот теперь у нас есть славный повод выпить глоток хорошего вина. Если, конечно, оно достаточно охладилось, чтобы кровь мужчины не стала от него густой, как овсяная каша. – Смех перешел в гримасу. – Чтоб мне сгореть, но хотел бы я оказаться там, когда все начнется! Впрочем, Кэймлин нужен Возрожденному Дракону, и сохранить город для него – не такой уж пустяк.
– Ты всегда хочешь быть там, где обнажают мечи, муж мой, – почти нежно проговорила Дейра.
– Пятая часть, – сказал Бэил. – Ты отдашь нам пятую часть в Иллиане, когда с Саммаэлем будет покончено?
Обычай позволял айильцам взять пятую часть добычи, захваченной ими с помощью оружия. Здесь, в Кэймлине, Ранд отказал им в этом; он не собирался отдавать Илэйн город, разграбленный хотя бы частично.
– Пятая часть – ваша, – сказал Ранд, но думал он в этот момент не о Саммаэле и не об Иллиане.
Побыстрее привези сюда Илэйн, Мэт. Это мысль молнией промелькнула в его мозгу, заглушая кудахтанье Льюса Тэрина. Привези ее побыстрее, до того как Андор и Кэймлин взорвутся и обрушатся на мою голову.
– Завтрашний день мы должны провести здесь. – Эгвейн осторожно поерзала, устраиваясь в своем кресле; иногда оно неожиданно складывалось под ее тяжестью. – Лорд Брин говорит, что армия недалеко уйдет, если ее как следует не кормить, а припасы на исходе. В нашем лагере не хватает всего.
На деревянном столике перед Эгвейн горели две короткие сальные свечи. Столик тоже был складной, такой легче перевозить, но более устойчивый, чем кресло. В палатке, которая служила рабочим кабинетом, кроме свечей с опорного столба свешивался еще масляный фонарь. Тусклый желтый свет дрожал, заставляя бледные тени плясать на залатанных парусиновых стенах. Вся обстановка была весьма далека от великолепия рабочего кабинета Амерлин в Белой Башне, но это не огорчало. По правде говоря, ей и самой не хватало того величия, которое обычно присуще Амерлин. Эгвейн прекрасно понимала, что накидка с семью полосами у нее на плечах в глазах любого постороннего человека была единственным доказательством того, что она Амерлин. Разве что кто-то сочтет это крайне глупой шуткой. На всем протяжении истории Белой Башни в ней не раз происходили очень странные вещи – Суан рассказывала девушке тайные подробности некоторых из них, – но несомненно никогда прежде не случалось ничего столь странного, как то, что случилось с ней.
– Лучше бы остаться здесь на четыре-пять дней, – задумчиво сказала Шириам, изучая пачку бумаг у себя на коленях. Слегка полноватая, с высокими скулами и раскосыми зелеными глазами, в темно-зеленом платье для верховой езды, она ухитрялась выглядеть элегантно и внушительно, даже сидя на шаткой табуретке. Вот будь на ней вместо узкой голубой накидки Хранительницы Летописей палантин Престола Амерлин, никто не усомнился бы в том, что она носит его по праву. Временами она, казалось, и в самом деле воображала, что накидка с семью полосами покоится на ее плечах. – Или даже больше. Нам не повредит пополнить запасы.
Суан, сидя на другой шаткой табуретке, покачала головой, но Эгвейн в данном случае не нуждалась в советах.
– Один день.
Может, она и всего-навсего простая восемнадцатилетняя девушка, не обладающая величием истинной Амерлин, но глупой ее никто не назвал бы. Слишком многие сестры пользовались любым предлогом, чтобы растянуть привал, – и Восседающие тоже, – но с каждым днем, проведенным на стоянке, станет все труднее заставить их двигаться дальше. Шириам открыла было рот, но Эгвейн перебила ее.
– Один, дочь моя, – твердо сказала она. Что бы Шириам себе ни воображала, Шириам Байанар была Хранительницей, а Эгвейн ал’Вир – Амерлин. Если бы только можно было сделать так, чтобы этот факт по-настоящему дошел до Шириам. И до Совета Башни; с ними дело обстояло еще хуже. Эгвейн захотелось огрызнуться или даже швырнуть что-нибудь подвернувшееся под руку, однако по прошествии полутора месяцев в этом новом качестве жизнь уже научила ее умению сохранять спокойное выражение лица и ровный голос даже в тех случаях, когда раздражение было гораздо сильнее, чем сейчас. – Задержись мы тут подольше, и местные жители начнут умирать от голода. Мне бы этого не хотелось, даже чисто с практической точки зрения. У нас возникнут тысячи проблем, если мы будем слишком обирать их, даже при том, что мы платим за то, что нам требуется.
– Набеги на овечьи стада, кража птиц и другого продовольствия, – пробормотала Суан. Опустив взгляд на свою серую юбку-штаны и будто не замечая никого вокруг, она, казалось, просто размышляла вслух. – Мужчины, стреляющие в наших охранников по ночам, готовые поджечь все, что смогут. Плохо дело. Голодные люди легко становятся отчаянными.
Те же доводы приводил Эгвейн лорд Брин – и почти теми же словами.
Рыжеволосая Хранительница Летописей бросила на Суан тяжелый взгляд. Многим сестрам временами приходилось нелегко с Суан. Ее лицо, вероятно, знали в лагере все – достаточно молодое, чтобы его обладательница выглядела естественно в одеянии Принятой или даже послушницы, если уж на то пошло. Таков побочный эффект усмирения, хотя немногим известно об этом. Суан и шагу не могла ступить без того, чтобы сестры не начинали таращиться на нее, в прошлом Амерлин, отрешенную от должности и отрезанную от саидар, потом Исцеленную и восстановившую по крайней мере некоторую часть своей способности направлять, хотя все считали, что это невозможно. Многие тепло отнеслись к ее возвращению в качестве сестры, как из-за нее самой, так и из-за чуда, которое давало каждой надежду избавления от того, чего любая Айз Седай боялась хуже смерти. Однако имелось немало – если не больше – и тех, кто без особого энтузиазма отнесся к ее появлению, лишь снисходя до нее и считая ее виновной в том, что они оказались в своем теперешнем положении.