– Ты везучий, Карридин, – сказал Саммаэль, снова улыбаясь. – Ты можешь надеяться на лучшее, если выполнишь мои приказания. Помни, что по крайней мере некоторые приказания Ишамаэля еще выполняются. – Он по-прежнему улыбался, но в улыбке не ощущалось веселья. Хотя, возможно, играл свою роль и шрам. – Ты не сумел услужить ему и потерял из-за этого всю свою семью. Теперь только моя рука защищает тебя. Когда-то, давным-давно, я видел, как три Мурддраала заставили мужчину отдать им свою жену и дочерей одну за другой, а потом умолять их отрезать ему сначала правую ногу, потом левую, потом обе руки и выжечь глаза. – Совершенно будничный, повествовательный тон наводил гораздо больше ужаса, чем любые крики или угрозы. – Такая у них, видишь ли, была игра. Они хотели посмотреть, как он будет их умолять. Под конец они, конечно, вырвали ему язык, но к тому времени от него уже мало что осталось. Это был очень сильный, красивый и знатный человек. Ему завидовали. Никто не позавидовал бы тому, что они в конце концов швырнули троллокам. Ты не поверишь, какие звуки это издавало. Найди то, что я хочу, Карридин. От тебя не останется даже этой малости, если я лишу тебя покровительства.
Внезапно в воздухе перед Избранным возникла вертикальная полоса света. Она делалась все шире, становясь прямоугольным... проемом. Карридин от изумления разинул рот. Сквозь этот висящий в воздухе проем он видел затянутые густой дымкой серые колонны. Саммаэль шагнул туда, и проход мгновенно закрылся. Сверкающая полоса света исчезла, только перед глазами у Карридина некоторое время еще стоял ее пурпурный след.
Пошатываясь, он поднялся на ноги. За провалом всегда следовало наказание, и никто осмелившийся ослушаться Избранного не уцелел.
Шиайн неожиданно зашевелилась, завершая подъем с кресла.
– Вы заметили, Борс... – начала она и смолкла, глядя на окно, около которого он прежде стоял. Ее взгляд заметался, нашел Карридина, и она подскочила, вытаращив глаза, точно он был одним из Избранных.
Никто осмелившийся ослушаться Избранного не уцелел. Карридин сжал ладонями виски. Голову сдавило так, что казалось, она вот-вот лопнет.
– В городе есть человек, Мэт Коутон. Тебе нужно... – Губы Шиайн начали складываться в улыбку, и Карридин нахмурился. – Ты знаешь его?
– Я слышала это имя, – настороженно глядя на него, ответила она. И явно сдерживая гнев, так ему показалось. – Те, кто связан с ал’Тором, недолго остаются в безвестности. – Карридин шагнул к женщине, и та вытянула вперед руки, будто защищаясь, но заставила себя остаться на месте, не отступить. – Что этот мерзкий деревенский увалень делает в Эбу Дар? Как он?..
– Оставь свои дурацкие вопросы при себе, Шиайн. – Никогда еще у Карридина так не болела голова, никогда. Ощущение такое, точно между глаз прямо в мозг вонзается кинжал. Никто не уцелел... – Пусть весь твой круг немедленно выяснит, где находится Коутон. Все без исключения. – Старый Друг приходил этой ночью, проскользнув в дом через конюшни; но ей ни к чему знать, что тут бывают и другие. – Все оставить, заниматься только этим.
– Но я думала...
Шиайн едва не задохнулась, когда Карридин схватил ее за горло. В ее руке появился тонкий кинжал, но он вырвал его. Она извивалась и дергалась, но он наклонял ее вниз и в конце концов прижал лицом к столу, так что щека ее вымазалась в еще не просохших чернилах на испорченном письме к Пейдрону Найолу. Кинжал, вонзившийся в стол прямо перед ее глазами, заставил женщину замереть. Клинок, пронзивший бумагу, случайно пришпилил к столу муравья. Его попытки вырваться были столь же тщетны, как и ее.
– Ты – насекомое, Мили. – От боли в голове его голос дребезжал. – Пора тебе понять это. Все насекомые похожи друг на друга, и если одно из них не выполняет...
Ее глаза завороженно следили за его опускающимся к столу большим пальцем. Когда Карридин раздавил муравья, она вздрогнула.
– Я живу, чтобы служить и повиноваться, господин, – задыхаясь сказала она. Она говорила это, обращаясь к Старому Другу, всякий раз, когда Карридин видел их вместе, но никогда прежде – ему.
– И повиноваться мне ты будешь так...
Никто осмелившийся ослушаться не уцелел. Никто.
Дворец Таразин представлял собой громаду сияющего мрамора и белой штукатурки, с балконами, защищенными металлическими экранами, тоже выкрашенными в белый цвет, и опирающейся на колонны галереей, расположенной на высоте четвертого этажа. Голуби описывали круги над остроконечными куполами и высокими шпилями, опоясанными балконами и выложенными поблескивающей на солнце красной и зеленой черепицей. Стрельчатая арка больших ворот вела во множество двориков; еще больше калиток прорезало высокую стену, скрывающую сады, а снежно-белые ступени десяти спанов шириной поднимались с площади Мол Хара к огромным окованным золотом дверям, украшенным резным кружевным узором наподобие того, что затенял балконы.
Около дюжины стражников, выстроившихся в ряд перед этими дверями, истекали на солнце потом в своих зеленых мундирах с золочеными кирасами и мешковатых белых штанах, заправленных в темно-зеленые сапоги. Блестящие золоченые шлемы были плотно обвиты длинными полосами белой ткани, скрепленными зеленым шнуром; длинные концы свисали за спину. Даже алебарды, ножны кинжалов и коротких мечей сверкали позолотой. Стража, явно выставленная напоказ, не для сражения. Однако, добравшись доверху, Мэт с удивлением заметил на руках солдат мозоли, какие бывают у тех, кто много работает мечом. Прежде он всегда входил во дворец через один из конюшенных дворов, чтобы мимоходом взглянуть на лошадей, но на этот раз воспользовался дверью, предназначенной для лордов.